Экс-министр Якутии Михаил Охлопков: «Хочу остаться в Карелии навсегда»
Михаил Охлопков не похож на других высокопоставленных чиновников правительства. Он и держится особняком — не входит ни в какие кланы, не участвует в интригах и ни с кем не воюет.
Работает от рассвета до заката, любит носить джинсы, лично руководит спецоперациями по спасению людей, на любой вопрос во «ВКонтакте» быстро отвечает, а когда выходит в отпуск, не уезжает в теплые края, а ездит по районам республики — больницам и амбулаториям.
Как раз сейчас, в декабре, исполнился ровно год, как детский хирург Михаил Охлопков приехал в Карелию и был назначен руководителем регионального здравоохранения. До этого такую же должность он занимал в Якутии. С истории о том, как он попал в нашу республику, и начался наш разговор за чашкой кофе.
«Хочу остаться в Карелии навсегда»
— Михаил, как получилось, что вас назначили в Карелию? Были какие-то «привязки к местности»?
— Я работал министром здравоохранения Якутии, и в один прекрасный день мне позвонили из Москвы, из федерального министерства, сказали, что мной интересуются и хотят позвать в другой регион. И впоследствии на меня вышел вице-премьер Игорь Юрьевич Корсаков и предложил переехать в Карелию и возглавить региональное министерство здравоохранения. Я согласился. Это было в начале октября 2018 года. Я приехал в Петрозаводск на собеседование, мы переговорили с Артуром Олеговичем Парфенчиковым, и все произошло достаточно быстро. В декабре я начал работать здесь.
— То есть без всяких знакомств?
— Я думаю, что они спросили, насколько хорошо я работаю. Никаких знакомств не было.
— И все-таки, почему вы так быстро решили покинуть Якутию? Насколько я знаю, о вас там очень хорошо отзываются и до сих пор многие вспоминают добрым словом.
— Там поменялась власть. И были определенные причины, по которым мне не хотелось работать в новой губернаторской команде. К тому же нужно было развиваться как-то. Потому что когда долго работаешь на одном месте, начинается стагнация. Я проработал министром здравоохранения в Якутии два с половиной года. И хотя за это время мы очень многое там сделали, я уже был готов и хотел уехать.
— Понравилось в Карелии?
— Больше всего мне нравится климат. В Якутии летом очень жарко, а я жару терпеть не могу. А в Карелии солнца немного, что зимой, что летом. Для меня это комфортно. И еще снег в Карелии фантастический. В Якутии снег плотный, колючий, холодный, а в Карелии — как вата. Бывает, едешь в район, остановишься где-нибудь, посмотришь вокруг — какая же все-таки красота!.. В Якутии зимой тоже хорошо. Но минус 50…
Природа в Карелии бесконечно красивая. Неудивительно, что, начав здесь жить и работать, где-то через месяц-полтора я понял, что хочу остаться.
— То есть не относитесь к этой работе как к временной?
— Нет. Я хочу остаться в Карелии навсегда. Я уже купил себе жилье в Петрозаводске. Скоро ко мне переедут родители и жена, которая не смогла сразу сорваться. Двое детей уже живут здесь со мной — старшая дочка и младший сын.
— Вы с ними тут целый год без мамы справлялись?
— Справляюсь до сих пор.
— И как?
— Тяжело. Я встаю в 5 часов утра, ложусь поздно. Сын пошел в первый класс, вы представляете, наверное, сколько это забот. Краски, пластилин, поделки… — все на мне. Я прихожу вечером с работы и начинаю стирать, гладить, готовить. Очень тяжело, поэтому я уже жду поскорее всех остальных родственников. Мы будем жить все вместе.
«Ходишь как в скафандре»
— В Якутии вы были успешным и очень известным детским хирургом, главврачом. Как получилось, что поменяли белый халат на костюм чиновника?
— Я в чиновники никогда не стремился. И, кстати, терпеть не могу рубашки, галстуки, костюмы. Ходишь как в скафандре. До сих пор у меня это ощущение осталось.
— В белом халате удобнее?
— Гораздо удобнее… Я в чиновники никогда не стремился, если честно, все как-то неожиданно получилось. Я всегда стараюсь нестандартно подходить к работе.
— Но, согласитесь, чиновников не любят. Все камни в ваш огород. И часто — вполне справедливо…
— Но кто-то же должен выполнять эту работу. Надо значит надо. Я с детства привык работать — ни одного лета не было, чтобы я не работал. После смерти папы (я в третьем классе учился) мама воспитывала двоих детей одна, и летом мы всегда трудились. Сначала почту разносили, потом кирпичи делали, сено косили, коров доили на ферме. Деревенская жизнь — сложная. Но зато к работе привыкаешь, и самое главное — чувство ответственности формируется.
И когда чиновником работаешь, и шишки набиваешь, к такой работе тоже надо просто привыкнуть. Хотя и тяжело…
— Не жалеете, что перестали быть врачом? Сколько вы уже не оперируете?
— Последний раз я оперировал в 2016 году. Но квалификация очень быстро теряется.
— И возврата нет?
— Можно попытаться, но я бы не хотел. Для меня это пройденный Рубикон. Возвращаться нельзя. Можно, конечно, работать в поликлинике детским хирургом… Если потребуется, буду работать, почему нет? Я никакой работы не боюсь и не стесняюсь.
— И правда, вдруг и тут власть поменяется. Всякое же бывает…
— Да, и я вполне к этому готов. Я же собираюсь и дальше жить в Карелии.
«Иногда по 100 жалоб в день получали»
— Правда, что, приехав в Карелию и став министром, вы первым делом отправились по районам?
— Через месяц. У нас же 17 районов, и мне нужно было все посмотреть, понять и прочувствовать, какие проблемы в каждом районе. И я уже в январе поехал сначала в Лоухи, потом в Кемь, Беломорск и т.д. Постепенно я объехал всю республику. Но это важно, потому что сидя в Петрозаводске и не зная проблем на местах, ты никогда не добьешься результата в работе. Ну, это просто кощунство какое-то будет.
— Какие были первые впечатления о карельском здравоохранении: ужас, ужас, ужас?
— Нет, такого ощущения не было. Потому что здесь очень хороший базовый уровень здравоохранения, традиции, сильная профессорская и преподавательская школа. Кроме этого, большое внимание уделяется медицинским работникам. В Карелии и глава республики, и председатель заксобрания радеют за медицину. И когда любая возможность в плане дополнительного финансирования возникает, они всегда нам помогают. В других регионах такого нет.
Ну а беды, они одинаковые по всей России: недостаток кадров, слабая материально-техническая база, недофинансирование системы здравоохранения. Для всех актуальны проблемы с начислением заработной платы и лекарственным обеспечением.
— И какой пожар пришлось тушить в первую очередь?
— Для Карелии тогда проблема с лекарствами была особенно актуальной. В декабре 2018 года было очень много претензий жителей по лекарственному снабжению, иногда до 100 жалоб в день получали. При этом ведь и деньги имелись, но была плохо выстроена логистика доставки лекарственных препаратов. Когда я в декабре сюда приехал, ни одного аукциона на 2019 год еще не было проведено. И нам пришлось все делать в экстренном порядке. Помню, мы сидели с этими аукционами днями и ночами, составляли технические задания, планы-графики. Мы приняли много нестандартных решений, чтобы стабилизировать ситуацию и решить проблему.
Сейчас жалоб по лекарствам гораздо меньше — примерно одна в неделю. И мы работаем на перспективу. На 2020 год торги провели в сентябре и октябре, и поэтому в новый год входим уверенно. Если нас «Карелфарм» не подведет в плане логистики, то все риски будут минимизированы.
— Я думаю, многие заметили, что в уходящем году в Карелии активно использовалась санитарная авиация. Над республиканской больницей чуть ли не каждый день — вертолет. Это вынужденная мера или такой технологический прорыв?
— Когда я только приступил к работе и проанализировал ситуацию, понял, что существует очень большая проблема с маршрутизацией больных. Как доставить больного до больницы, где ему окажут эффективную, адекватную медицинскую помощь? Допустим, у человека инфаркт миокарда, а у нас очень большие расстояния, до Лоухи 700 км, чтобы доставить этого больного до третьего уровня медицинской помощи (это высокотехнологичная помощь в республиканской больнице), — телепортацию еще никто не придумал. Но механизм есть — это развитие санитарной авиации.
— И это дало какой-то результат?
— Безусловно. До 2018 года в Карелии была динамика по увеличению смертности. Ситуация такая: естественный прирост все меньше и меньше, население убывает, и при этом еще и смертность повышается. Проблема в том, что в Карелии достаточно большая доля пожилого населения (должно быть около 25%, а у нас 30%), одновременно низкая доля детского населения (должно быть около 30% детей, а в Карелии — 25-27%). И на этом фоне нам надо уменьшать смертность! Как? Изменение маршрутизации, применение санитарной авиации позволили переломить ситуацию.
Поначалу у нас был легкий компактный вертолет санитарной авиации, который проявлял высокую чувствительность к метеоусловиям. Любой боковой ветер — и он не вылетал. И поэтому в 2019 году мы взяли на дежурство вертолет МИ-8. Он всепогодный, и вылетать стали чаще. Первые полгода санитарная авиация в Карелии развивалась за счет федеральных средств (79 млн рублей освоили до июля), затем перешли на республиканские средства и использовали услуги местных вертолетчиков.
Результат такой: по итогам 2018 года показатель смертности был 14,6 промилле, а сейчас стал 13,9-14 промилле, по оперативным данным. Это около 120-200 сохраненных жизней.
— Но санитарной авиацией всех до врача не доставишь, это очень дорого.
— Согласен. И поэтому существуют больницы второго уровня, межрайонные — госпитализировать должны туда. Не всех же везут вертолетом в республиканскую больницу.
— Когда в Костомукше мальчик упал с крыши 5-этажного дома, вы лично руководили операцией по его спасению. Но карельский вертолет за ребенком вылететь не смог. Как так получилось? Говорят, что это из-за проблем с финансированием.
— Нет, там были технические проблемы — вертолет оказался на ремонте в тот день. Нам пришлось задействовать борт МЧС — мы доставили ребенка в Петрозаводск силами спасателей. Хорошо отработали все — и специалисты больницы в Костомукше, и врачи детской республиканской больницы. Мальчик выжил, сейчас получает все необходимое лечение.
— Как вы сами считаете, что самое главное удалось сделать за год?
— Самое главное — это улучшение материально-технической базы учреждений здравоохранения. В 2019 году мы потратили на эти цели 111 млн рублей из республиканского бюджета. Это примерно в пять раз больше, чем во времена предыдущего правительства тратилось. И чтобы вы понимали, нам же никто дополнительных денег не дает… Мы просто хорошо изучили нашу бюджетную роспись и нашли, где можно сэкономить, а потом консолидировали средства и отправили на улучшение материально-технической базы и закупку оборудования.
Параллельно работали по диагностическому оборудованию. Тут, конечно, очень многое сделал лично Артур Парфенчиков. Он дважды выходил с инициативой, чтобы нам дали по 100 млн рублей из резервного фонда правительства России, и оба раза нам выделяли эти деньги для республиканской больницы и больниц в районах.
В результате всего за год нам удалось повысить уровень обеспеченности учреждений медицинским оборудованием с 69 до 93 процентов. Параллельно шла и реализация федеральных проектов. В итоге консолидированный бюджет по ним на 2019 год составил 740 млн рублей. Эти средства мы также освоили до октября.
«Ни одной больницы не закрыли»
— Вы сказали, что удалось сэкономить деньги по отдельным статьям. Означает ли это, что расходы на медицину где-то урезали? Как вы сами относитесь к так называемой оптимизации здравоохранения?
— Оптимизация или любое сокращение медицинского присутствия — это плохо. И я всегда был против. Нельзя сокращать медицинские учреждения и медицинские объекты, они все равно должны быть, в той или иной степени. Но в каждой деревенской больнице мы же не можем поставить компьютерный томограф! И это нужно четко осознавать. В регионе должны быть определенного уровня больницы, которые оснащены полностью. А в первичном звене, в ФАПах, должен быть минимальный уровень для того, чтобы оказывать медицинскую помощь. Но она должна быть! Всегда! И за этот год мы ни одной больницы, ни одной врачебной амбулатории, ни одного ФАПа не закрыли. Наоборот, 17 ФАПов за 2019 построили, там, где их раньше не было. И до конца года еще 3 ФАПа дополнительно введем.
— Что не так с этими деревенскими ФАПами? Их постоянно критикуют… Говорят: поставили летние домики, которые для Севера не годятся.
— Не совсем так. Это модульные ФАПы из металлоконструкций. Там эргономика достаточно хорошая — отопление за счет электричества, автономное водоснабжение, теплосчетчики, регулировка температуры, окна современные. Но есть проблемы с утеплением — современные материалы через пять лет, возможно, дадут усадку. Мы не знаем, как они себя поведут. Пока же там все нормально. Холода уже были — они выдержали.
— Есть среди них такие, где работать некому?
— Да, в семи ФАПах нет специалистов.
— Так это же очень много…
— Вначале — помещения, а на помещения всегда найдутся работники. Мы их активно ищем… А если не будет ни помещения, ни медицинского работника, вот тогда — ужас. А так, половину проблемы мы уже решили.
«Медиков публично унижают»
— Объясните, куда же делись все врачи? Медицинский факультет в ПетрГУ работает, специалистов выпускает. Зарплаты, согласитесь, не самые маленькие у медиков. Профессия всегда была и остается самой престижной. Где же они?
— Мне кажется, что ситуация повернулась в обратную сторону в 90-х и начале нулевых годов, когда началось линчевание врачей. И результат мы видим. Молодые люди не хотят идти в здравоохранение, потому что видят: любая ошибка врача становится достоянием гласности и поводом для жалоб.
— Но это же правильно.
— Это правильно. Но очень много перегибов. Медиков публично унижают, в социальных сетях особенно. Возникла очень неприятная тенденция уголовного преследования медиков за любой промах — слишком много уголовных дел возбуждается против врачей. И результат — молодые люди не хотят идти работать хирургами, акушерами-гинекологами, педиатрами. Они идут в лучшем случае в рентгенологи, УЗИсты и лаборанты, да и то в платные клиники. Они идут туда, где работа интересная, но при этом ответственность минимальная, никто не умирает. Это не хирургом работать…
— Сколько врачей не хватает в Карелии?
— 273 врача. Чтобы переломить ситуацию, мы увеличиваем госзаказ на обучение, приглашаем к нам врачей из других регионов — за год 58 человек приехало. Покупаем медикам квартиры, и если они работают в деревне, то с 2020 года им будут давать еще миллион рублей на строительство жилья плюсом к миллиону «подъемных». То есть всего два миллиона.
Когда я начинал работать, нам никто таких денег не давал. А сегодняшней молодежи дается все…
— Но молодежь все равно не едет на село…
— Значит, причина в чем-то другом… Для людей важна социальная инфраструктура села. Они туда приезжают, и, если в деревне нет нормального образования детям, нет досуга, интернета, отсутствует транспортная доступность, они все равно там не останутся. Отработают 5 лет и уедут.
— Итальянская забастовка медиков БСМП Петрозаводска показала, что и с начислением заработной платы в отрасли не все в порядке. В этой конфликтной ситуации вы за кого?
— Я ни за кого. Но считаю, что свои ошибки нужно признавать. И мы их признаем — да, проблемы с методикой и начислением заработной платы есть.
И в данном случае признание ошибки — это первый шаг на пути решения проблемы. Все время говорить, что у нас средняя зарплата у врачей 73 тысячи, а у среднего персонала — 34… Да, это достоверная цифра, исходя из существующей методики, но сейчас даже на федеральном уровне говорят, что начисление во многих регионах неправильное. И мы на уровне республики сейчас пересматриваем Положение об оплате труда, хотя и понимаем, что это повлечет за собой дополнительное финансирование из регионального и федерального фонда.
Мы когда в Якутии поменяли методику начисления, у нас врачи начали получать в среднем 110 тысяч в месяц. Поэтому так много положительных отзывов о работе министерства… И в Карелии нужно над этим работать, чтобы ситуацию исправить.
— Речь ведь, так или иначе, все равно идет о недофинансировании медицинской отрасли. Сколько Карелия недополучает из федерального центра, по вашим оценкам?
— Некоторое время назад изменилась методика начисления субвенций, и теперь каждый год нам около 4 млрд рублей недодают. Это по максимальным оценкам. Железно, и мы это можем до копейки доказать, — 570 миллионов.
— Есть шанс добиться этих денег?
— Да, и мы активно этим занимаемся вместе с Артуром Парфенчиковым и Игорем Корсаковым, работаем с Москвой, защищаем нашу позицию. Для меня это сейчас первоочередная задача. Удастся решить — и я для себя уже буду знать, что не зря в Карелию приехал и министром стал.
— Как вы считаете, медики в принципе имеют моральное право на забастовку?
— Медики не имеют права не реагировать, они не могут отказаться от оказания медицинской помощи, это главное. Потому что быть врачом — это призвание, образ жизни и огромная ответственность.
Но при этом моя позиция однозначная — у медиков должна быть достойная заработная плата со всеми стимулирующими выплатами. Нужно стремиться к тому, чтобы за работу на одной ставке врачам платили хорошую зарплату. Потому что, надо признать, медицинские работники очень устают. Некоторые работают вместо восьми по двенадцать и более часов. А человек не машина, бесконечно не может работать. А когда медики будут получать достойную зарплату, они не будут так перерабатывать.
«В эпоху интернета и соцсетей глупо что-то утаивать»
— Вы очень открытый министр — активно работаете в соцсетях. О многих ЧП в республике мы узнаем именно с вашей страницы. Например, о массовом заражении студентов медколледжа. А ведь раньше такие случаи скрывались…
— Я думаю, что это бессмысленно — скрывать. Люди все равно узнают. В эпоху интернета и соцсетей глупо что-то утаивать. У нас открываются новые огромные возможности для коммуникаций, этим нужно пользоваться.
Я сам веду свою страницу во «ВКонтакте». Если возникают какие-то острые проблемы, мы же не можем их игнорировать! Если мне пишет пациент и у него что-то срочное, я же не могу это так оставить! Как правило, днем мне помогают отвечать помощники, а вечером и ночью я всегда сам это делаю и проверяю, как они ответили, исполнили или не исполнили.
Кстати, люди ведь не только с проблемами обращаются. И благодарностей очень много пишут. И это, кстати, так вдохновляет!.. Меня особенно радует, когда каких-то конкретных врачей лично благодарят.
— Есть ведь еще горячая линия Минздрава. Там, наверное, тоже вал обращений?
— Я, как только начал работать министром, сразу распорядился создать телефон горячей линии Минздрава. Потому что так нам самим легче решать какие-то вопросы на местах, не дожидаясь, пока люди напишут губернатору или президенту. Это наша работа и наша ответственность. Когда обращений много, возможно, это мы плохо работаем. Но возможно и другое — просто нам стали больше доверять и больше рассказывать, понимая, что Минздрав может проблему решить. Например, сейчас больше всего жалоб идет на то, что люди не могут записаться к конкретному специалисту. И мы этим занимаемся.
А еще горячая линия позволяет узнать, что творится в районах, в первичном звене здравоохранения. Как только поступают какие-то жалобы, мы туда выезжаем, проверяем, налаживаем работу. Например, было много жалоб по больнице в Муезерском районе, по ее внешнему виду, мебели, оборудованию. Сейчас там уже идет ремонт, мебель новую закупили.
— Кстати, говорят, вы в хорошем смысле это слова помешаны на чистоте в больницах. Есть такой пунктик?
— Есть. Я все время обращаю внимание на чистоту. Какая бы ни была больница, маленькая, старая… чистоту в ней никто не отменял. Если люди приходят в грязное помещение, они чувствуют себя некомфортно. Медицинское учреждение должно быть чистым, опрятным. Не должно быть пыльных подоконников…
А еще мы во всех учреждениях здравоохранения создали единый корпоративный стиль. Одинаковые навигационные таблички для одинаковой маршрутизации больных внутри помещений. Таблички у нас с национальным колоритом, чтобы было узнаваемо, что это у нас, в Карелии. Кто-то критиковал за это, говорил: вам что, больше денег не что тратить? А я думаю, это важно. Это дисциплинирует и больных, и медицинских работников. Может, и не самое большое достижение, но я считаю, что и это неплохо.
«Я не трачу время на всю эту ерунду»
— В правительстве Парфенчикова существуют разные кланы — «буряты», «приставы», «местные», «москвичи». А вы как будто особняком ото всех держитесь. Правда?
— Это не потому, что я замкнутый. Мне в команде Артура Парфенчикова очень комфортно. Просто у меня много работы, и я не трачу время на всю эту ерунду. Я не люблю интриги и никогда в них не участвую. Мне, если честно, некогда весь этот политес соблюдать. Помню, были недовольные, что я пропускаю какие-то заседания. А я ведь их честно предупреждал: езжу по районам, мне некогда. Как я буду работать, если не узнаю свой регион?!
— Но отдыхать-то все равно когда-то надо.
— Мы работаем допоздна, примерно в 22 часа заканчивается мой рабочий день. И я, конечно, отдыхаю. В свободное время музыку слушаю, спортом занимаюсь.
— Классику, наверное, слушаете?
— Почему вы так решили? Нет, я люблю современный бит и в последнее время подсел на рэп — слушаю Басту и Руфа.
— А спорт какой?
— У меня свой комплекс домашних упражнений с элементами йоги. Растяжка — это очень полезно. А бег и атлетика — слишком большая нагрузка на сердце. Сердце нужно беречь и не перетруждать его, оно имеет свой ограниченный ресурс.
— Все врачи — люди суеверные. Вы такой же?
— Это даже не суеверие, а скорее интуиция. Был у меня как-то случай. Когда я работал завотделением в больнице, к нам привезли ребенка с подозрением на кишечную непроходимость. Мы его обследовали, сделали все исследования, и вроде все хорошо. Но меня не покидало какое-то странное чувство, что за этим ребенком нужно дополнительно присматривать. И я не стал его отпускать домой и оставил на ночь. Мы, когда дежурим, можем поспать часа два-три. И вот я сплю, и меня во сне какая-то женщина будит и говорит: иди осмотри ребенка. Я так удивился… Встал, вышел, посмотрел, вижу: мальчик с мамой спят, все спокойно. Но что-то не так… Я тогда приоткрыл одеяло и увидел, что у него идет кровь из прямой кишки.
Через 40 минут я уже взял его на операцию. Мы его спасли. И таких случаев было много. Так что постепенно и я начал верить своей интуиции. По-моему, это высшее проявление разума.
Автор: Наталья Захарчук
Источник: