Тайная жизнь в карантине
Карантин в стране, по сути, еще не начался. Но культурная жизнь уже в коллапсе. Лавинообразно закрылись фестивали, театры, музеи, отменились разом все концерты. Перефразируя крылатую ленинскую фразу, можно сказать, что сегодня из всех искусств для нас доступнейшим является кино. Иные кинотеатры еще держат оборону, пуская на сеансы по 50 человек.#Кино#Культура#Общество
kinopoisk.ru
На неопределенное время жизнь почти каждого из нас сожмется до размеров комнаты, из которой лучше не выходить. Поэтому мы не станем расплескиваться по мелочам, сосредоточимся только на главном фильме третьего мартовского уикенда и одной из самых ожидаемых премьер года. Если и выбираться в общественные места из вынужденного домашнего заточения, то следует выбрать то, что «прописано доктором»: рисковать – так уж ради большого искусства.
«Тайная жизнь»
Новое трехчасовое полотно двукратного лауреата Каннского фестиваля, американца Терренса Малика «Тайная жизнь» — прежде всего изобразительно безупречное произведение. Более всего оно впечатляет фирменным визуальным пафосом режиссера, поэтому (по возможности) только большой экран, никаких мониторов и планшетов.
История основана на подлинных событиях, развернувшихся в нацистской Европе конца 30-х — начала 40-х, когда все австрийские солдаты перед уходом на фронт обязаны были присягать на верность Гитлеру. Но хотя фильм начинается с военной хроники тех лет, это совсем не историческая и не биографическая лента. Это религиозно-философская притча в исполнении ведущего голливудского мастера притч («Пустоши», «Дни жатвы», «Тонкая красная линия», «Древо жизни»).
Сюжет сосредоточен на судьбе реального австрийца, набожного фермера Франца Егерштеттера (Август Диль), отказавшегося присягать фюреру и идти убивать ни в чем не повинных людей. Не присягать на верность Злу стоило Францу жизни: нацисты сначала бросят «предателя» в тюрьму за подрыв военной морали, а через несколько месяцев казнят. В его родной альпийской деревушке небесной красоты останутся мать, любимая жена Фанни (Валери Пахнер), маленькие дочки, дом и большое хозяйство. После окончания войны Франц Егерштеттер был реабилитирован, а в 2007 году Бенедикт XVI признал почитаемого в Австрии героя мучеником, причислив к лику блаженных. До этого момента дожили и его жена, и трое их дочерей.
Малик явит нам весь путь и внутреннюю (тайную) жизнь маленького человека, верного своим духовным идеалам. Отвергнутый всеми, не единожды имея возможность уйти от казни (подпиши и будешь жить), в своей непоколебимости он кажется практически безумцем. В один голос Франца пытаются отговорить от окончательного демарша и холёный комендант, и пожилой судья трибунала (последняя роль великого Бруно Ганца). «Мир не заметит твоего подвига и не станет лучше», — уверяют они упрямого арестанта, — «Проще сдаться и надеть форму, хотя бы ради семьи». И даже священник (Тобиас Моретти) умоляет отступить: «Писание учит нас — важно то, что в сердце, а не слова. Франц, произнеси клятву, а думай по-другому». Но нет!
В ворохе излишне назидательных суждений, насквозь пропитывающих «Тайную жизнь», как, например, «лучше пережить справедливость, чем творить ее» или «мы создаем почитателей, а не последователей», выделяется одна красивая мысль. Она вложена в уста старого мельника, одного из немногих, кто поддержал Франца в его «одиночном пикете»: неважно, как сильно бьет молоток, наковальня не может бить в ответ, она может только держать удар.
В выжженном войной мире нет ничего, кроме доминирующего зла, из которого, кажется, нет выхода, кроме смерти. Но есть освобождение через свободу выбора страданий. Добровольная неволя Франца на самом деле единственно возможное освобождение — то ли толстовское, то ли архаично-религиозное непротивление злу насилием.
«Тайная жизнь» — фильм-молитва. Длинная и порой муторная, исчерпывающая в своей сути молитва, которую можно выразить двумя предложениями. Однако Малик перегружает простую историю несколько избыточной игрой форм и массой повторов. А ведь мог бы вообще обойтись без подробного нарратива, уйти в свойственную ему бессюжетность и отображать внутреннее пространство героя и скрытой от глаз жизни души безо всяких мирских забот.
Но разве можно обвинить режиссера в том, что он упивается красотой своих героев, опьяняя и укачивая зрителя медитативно-графоманской манерой? Никто не снимает природу так густо и вещественно, как Малик. Каждый кадр — интенсивная художественная фотография; композиция и взаимодействие героев намеренно театральны, «антидокументальны»; подвижная «трансовая» камера с излюбленной режиссером широкоугольной оптикой способна ввести особенно чувствительных в измененное состояние сознания (в хорошем смысле).
Между тем, зерном картины остается внимательное вглядывание в роль инаковерца, восстающего против системы. Теперь-то, с исторической дистанции, когда любому здравому человеку на этой Земле очевидно, каким зловещим адом была нацистская идеология и фашистский режим, протест пацифиста воспринимается как дело естественное. Не забудем: в свое время таких были единицы. Нынешним стоикам-инаковерцам еще предстоит пройти трудный путь прорастания через бетон рабского сознания и агрессии большинства. И только там, в будущем изгнанники превратятся в героев, а мученики — в святых.
Чтобы эпохи сменяли друг друга, а добро хоть иногда побеждало зло, далеко не всегда нужны мощь армий и перелитые из колоколов пули. Намного важнее для мира такие тишайшие Францы Егерштеттеры. Вот и финальным титром Теренс Малик поставил цитату из Джорджа Элиота (у которого позаимствовал и название фильма): «Ибо благоденствие нашего мира зависит не только от исторических, но и от житейских деяний; и если сейчас наши дела обстоят не так скверно, мы во многом обязаны этим людям, которые незаметно и честно жили рядом с нами, и покоятся в безвестных могилах».
Для кого: для тех бесстрашных, кому не все равно
Источник: